(на этот раз - полностью)
Невеста: 1. Где скрылся ты, Желанный, (1)
куда спешить вослед за исцеленьем?
Ты, нанеся мне рану,
прочь убежал оленем:
ищу, зову -- и нет ответа пеням.
2.Вы, пастухи, пасете
стада по этим травам – заклинаю:
коль вы его найдете --
того, кого желаю --
скажите, что я стражду, умираю!
3.Пойду любви навстречу
долинами речными и холмами --
цветов я не замечу,
не дрогну пред зверями,
не встану пред высокими стенáми!
(Вопрошает творенья): 4.О, чащи и дубравы --
Возлюбленного руки вас сажали;
о луговые травы,
цветочные эмали --
по вам ли его ноги не ступали?
Творенья: 5.Сиянье расточая,
он шел по травам легкою стопою,
и взором их лаская,
их облекал собою,
и оставлял их полными красою.
Невеста: 6. Кто исцелит ту рану?
Так стань моим, избавь от горькой доли!
Я вестникам не стану
внимать – не шли их боле:
поведать то, что жду я, не в их воле.
7. Все странники на свете,
твою красу стократ мне восхваляют,
лишь множат муки эти,
и гибнуть оставляют,
те, что лепечут что-то, чтó -- не знают.
8. Но где брала ты силы?
Ты, жизнь моя, без жизни жить умела!
Побеги ты губила,
что всходят там, где в тело
вонзаются Возлюбленного стрелы.
9.Так исцели же рану,
что сам нанес; коль сердце ты похитил,
зачем забыл нежданно
разóренной обитель,
зачем не взял добычи похититель?
10. Так угаси же пламя --
другие б мою боль не утолили,
предстань же пред очами,
их ясный свет -- не ты ли?
Лишь для тебя даны они мне были! (2)
11. О ты, источник чистый --
когда б явил в мерцающих обманах
воды своей сребристой
ты взор очей желанных,
внутри меня навеки начертáнных!
12. Их уклони, Любимый --
боюсь взлететь …
Жених: -- Вернись же, голубица:
олень, стрелой язвимый,
с холма к тебе стремится,
прохладой твоих крыльев насладиться!
Невеста: 13. Возлюбленный мой, горы,
безлюдный край лесных долин безбрежных,
ручьев певучих споры,
даль островов нездешних,
и ветер, ароматов сладость вешних,
14. и ночь, что, замирая,
затихла в ожидании рассвета,
и музыка немая,
и песнь, пустыней спета,
и трапеза влюбляющая эта…
15. Нас ложе ожидает
в пещерах львиных, убрано цветами;
их пурпур устилает,
а мир его над нами,
ста золотыми огражден щитами.
16. По меркнущему следу
отыщут девы путь сией тропою,
отведав каплю эту
небесного настоя,
хмельные пряной влагой золотою…
17.Он ввел меня в дом пира,
где я пила вино, и, выйдя в поле,
уж не узнала мира,
знакомого дотоле,
и прежних стад не стерегла я боле.
18. Науку – слаще нету --
там на его груди я изучала,
и за науку эту
сама я платой стала,
и стать его женою обещала.
19. Душа моя все силы
отныне на служенье полагала --
за стадом не ходила,
других забот не знала --
одна любовь ее заботой стала.
21.Цветы и адаманты,
мы в утренней прохладе собираем,
сплетаем их в гирлянды,
любовью омываем
и волосом моим перевиваем.
22. Тот волосок проворный,
который над моею шеей вился,
узрел ты – и, покорный,
навеки мной пленился
и взор твой, раня, в очи мне вонзился.
23. Глаза твои, взирая,
свою красу во мне запечатлели,
и, нежность разливая,
моим очам велели
с восторгом зреть то, что в тебе узрели!
24.Ты презирать не станешь,
за то, что я черна – коль я с тобою,
лишь на меня ты взглянешь,
и стану я иною:
твой взор меня наделит красотою!
25. Ловите лис, покуда
лозу над нами роза оплетает,
такая, что -- о чудо --
бутоны в гроздь свивает,
и тишь холмов никто не нарушает.
26.Утихни, ветер снежный,
а ветер с юга, помнящий отрады,
повей на сад мой нежный --
польются ароматы,
и Милый пусть пасет меж лилий сада!
Жених: 27.Любимая вступает
в желанный сад, исполненный покоя,
где Милый обнимает
ее своей рукою,
и левая рука -- под головою.
28.Под яблоневой сенью
любовь тебя навек мне обручила,
и ныне исцеленье
рука моя свершила
у древа, где праматерь согрешила.
29. О, птиц беспечных стая,
львы, серны, быстроногие олени,
холмы и гладь речная,
ветра, огни, теченья,
и страхов полуночных наважденья:
30.я песнею сирены
и звуком нежной лиры заклинаю --
не троньте наши стены,
шум игр своих смиряя,
Супруги не будя и не смущая!
Невеста: 31. О нимфы Иудеи,
цветов и роз не трогайте до срока!
Их аромат лелея,
замрите у порога
и не тревожьте нашего чертога.
32. Смотри, прижавшись ближе,
мой Суженый, на горы с их красою;
в безмолвии смотри же,
кто дань несет с собою,
с нездешних островов спеша тропою!
Жених: 33. Голубка, белокрыла,
вернулась с ветвью к узникам ковчега,
и с нею спутник милый
спешит с речного брега --
желанный спутник, что белее снега.
34. Одна она парила
над кручами; одна гнездо свивала,
ее одну звал Милый,
что был один сначала,
и одиноко страсть его сжигала.
Невеста: 35.Возлюбленный, с весельем
узрим, на красоту твою взирая,
холмы и дол весенний,
где бьет вода живая,
в лесную чащу глубже зазывая.
36. Поднимемся же в горы,
и в каменных пещерах потаенных
сокроемся от взора,
отведать в недрах темных
нектар гранатов, солнцем напоенных.
37.Там, жизнь моя, ты явишь
мне то, чего душа моя искала,
и мне навек оставишь
все то, о чем узнала
в заветный день, когда невестой стала.
38. Вздыхает ветер сонный,
и песня Филомелы не смолкает,
и этот луг зеленый
в ночи благоухает,
и твой огонь не больно убивает.
39. Ни облика, ни взора.
Аминадава смолкла колесница…(4)
В тиши поля и горы,
и конных пятерица,
узрев родник, спешит к нему спуститься.
Не прошло и 10 лет, как я это закончила. Не прошло и года, как я решилась это опубликовать...
(1) Здесь представлена версия А.
Явись, избавь от муки,
убей меня своею красотою;
не сможет боль разлуки
унять ни что иное --
лишь облик твой и взор, коль ты со мною!
(3) В Вульгате этот фрагмент звучит так: «averte oculos tuos a me, guia ipsi me avolare fecerunt» (Уклони очи твои от меня, ибо они заставляют меня летать; 6:4). В Синодальном переводе «уклони очи твои от меня, ибо они волнуют меня» (5:6).
(4)Демон Аминадав – ошибка святого Иеронима (правильно -- амми надиб (знатные люди)). В Синодальном переводе – «не знаю, как душа моя влекла меня к колесницам знатных народа моего» (6:12).
ХУАН де ла КРУС
СВ. (Juan de la Cruz)
(1542-1591), испанский мистик и поэт. Родился в кастильской деревушке Фонтиверос в Авиле в 1542 в семье торговца шелком. При крещении получил имя Хуан де Йепес-и-Альварес. В детстве Хуан не обнаружил желания пойти по стопам отца; прослужив несколько лет санитаром в больнице, вступил в кармелитский орден. До 1567 изучал теологию в Саламанкском университете, после чего принес монашеские обеты. Годом позже встретился с кармелитской монахиней, прославившейся впоследствии как св. Тереза Авильская. Под ее руководством основал первый монастырь "босоногих кармелитов" в Дурвело. К нему присоединились другие, и св. Хуану, как и св. Терезе, пришлось столкнуться с жестокой и решительной оппозицией со стороны членов ордена, которые предпочитали жить по менее строгому уставу.
В 1577 группа таких монахов вместе с поддерживающими их мирянами захватила его в его келье в Авиле и заточила на восемь месяцев в тюрьме в Толедо. Там его избивали, морили голодом и держали в одиночном заточении, пока ему не удалось бежать. В 1580 реформаторы, наконец, одержали победу: Филипп II учредил особую провинцию для новых кармелитских монастырей. Св. Хуан занимал высокие посты в реформированном ордене. Умер св. Хуан в Убеде 14 декабря 1591. Сочинения св. Хуана включают ряд прозаических произведений на вероучительные темы и несколько стихотворений, три из них - Живое пламя любви (Llama de amor viva), Темная ночь души (Noche oscura del alma) и Духовная песнь (Cntico espiritual) - являют собой высочайшие образцы мистической лирики. Богословские сочинения св. Хуана тесным образом связаны с его поэзией и зачастую представляют собой построчный комментарий к отдельным стихотворениям. Так, Восхождение на гору Кармель (Subida del monte Carmelo, 1578-1583) - это разъяснение первых двух строк из Темной ночи. Позднее (в 1579) было написано богословское толкование полного текста того же стихотворения, а затем и толкования двух других стихотворений. Это преднамеренное и последовательное соотнесение мистического учения с духовными поэмами указывает на то, что св. Хуан рассматривал свою собственную поэзию прежде всего как систему символических образов, где каждое слово заимствовано из тайного языка мистической теории и практики и должно истолковываться в мистическом смысле. Духовная песнь была опубликована во французском переводе в 1622, т.е. на пять лет раньше, чем на кастильском диалекте, но только в начале 20 в. не только узкий круг верующих и знатоков поэзии, но и весь испаноязычный мир по достоинству оценил красоту поэзии св. Хуана.
Энциклопедия Кольера. - Открытое общество . 2000 .
- (исп. Juan de la Cruz) Иоанн Креста испанский святой Хуан де ла Крус персонификация Филиппин и образ типичного филиппинца См. также Хуана Инес де ла Крус мексиканская поэтесса, монахиня … Википедия
Хуан де ла Крус, св. - Хуан де ла Крус, св. (John of the Cross, St) (1542 91), исп. поэт и мистик. Помогал св. Терезе Авильской основать орден босоногих кармелитов. Будучи кармелитским монахом, в 1567 г. посвящен в сан священника. Его сотрудничество со св. Терезой… … Всемирная история
Иоанн Креста (Juan de la Cruz), в миру Хуан де Епес и Альварес (1542 1591), испанский мистик и христианский писатель, поэт, прозванный «экстатическим доктором». Вместе со св. Терезой Авильской реформировал кармелитский монашеский орден. Сочинения … Энциклопедический словарь
Хуан де ла Крус И. - ХУÁН ДЕ ЛА КРУС (Juan de la Cruz), Иоанн Креста, в миру Хуан де Епес и Альварес (Juan de Iepes y Álvares) (15421591), исп. мистик и христ. писатель, поэт, прозванный экстатич. доктором. Вместе со Св. Терезой Авильской реформировал… … Биографический словарь
ХУАН ДЕ ЛА КРУС - (Juan dе la Сruz), И о а н н К р е с т а (де Йепес–и–Альварес), иером. (1542–91), испанский католич. мистик и поэт. Род. в обедневшей дворянской семье. Учился в ун–те Саламанки. В 1563 вступил в орден кармелитов. Рукоположен в 1567. В этом же… … Библиологический словарь
У этого термина существуют и другие значения, см. Хуан де ла Крус. Хуан де ла Крус (исп. Juan de la Cruz) образ типичного филиппинца, изображающий улыбающегося мужчину в национальной филиппинской одежде. Появился в начале XX века в… … Википедия
Хуанде Рамос Общая информация Полное имя Хуан де ла Крус Рамос Кано … Википедия
Св. Иоанн Креста Святой Иоанн Креста (также известен как Св. Хуан де ла Крус и Св. Иоанн Крестный, исп. Juan de la Cruz); (24 июня 1542, Онтиверос, Испания 14 декабря 1591, Убеда (Úbeda), Хаэн, Испания), настоящее имя Хуан де Йепес Альварес (исп … Википедия
Св. Иоанн Креста Святой Иоанн Креста (также известен как Св. Хуан де ла Крус и Св. Иоанн Крестный, исп. Juan de la Cruz); (24 июня 1542, Онтиверос, Испания 14 декабря 1591, Убеда (Úbeda), Хаэн, Испания), настоящее имя Хуан де Йепес Альварес (исп … Википедия
(также известен как Св. Хуан де ла Крус и Св. Иоанн Крестный, исп. Juan de la Cruz), 24 июня 1542, Онтиверос, Испания — 14 декабря 1591, Убеда (Úbeda), Хаэн, Испания. И плоть стала Словом, отвечая любовью Слову, ставшему плотью."
— настоящее имя Хуан де Йепес Альварес (исп. Juan de Yepes Álvarez) — католический святой, писатель и поэт-мистик. Реформатор ордена кармелитов. Учитель Церкви. В 1952 был провозглашён небесным покровителем испанских поэтов.
***
"По особой милости Божьей, Хуан как никто другой в истории Церкви отдал все свое существование, свой жизненный опыт, свою плоть Слову Божьему, чтобы оно вновь прозвучало как Слово Любви, в том числе и в стихах.
Из "Библиологического словаря" священника Александра Меня .
Мистическую поэму “Темная ночь души” босоногий монах ордена кармелитов написал в монастырской тюрьме Толедо
Перевод — .
В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою —
о жребий мой блаженный! —
я вышла стороною,
В ночи благословенной
я лестницей спустилась потайною —
о жребий мой блаженный! —
окутанная тьмою,
когда мой дом исполнился покоя.
Ночною тьмой хранима,
таясь, я никого не повстречала
и я была незрима,
а путь мне освещала
любовь, что в сердце у меня пылала.
Любовь сия светлее,
чем солнце в полдень, путь мне озаряла.
Я шла, ведома ею,
к тому, кого я знала,
в безлюдный край, где встречи ожидала.
О ночь, нежней рассвета!
О ночь, что провожатой мне служила!
О ночь благая эта,
что с Милым обручила
и в Жениха Невесту облачила!
И в сердце, что незримо
лишь для него цветенье сберегало,
лежал он недвижимо
и я его ласкала.
Нам кедра ветвь прохладу даровала.
Там, под зубчатой сенью,
его волос касалась я несмело,
а ветра дуновенье
крылом меня задело
и чувствам всем умолкнуть повелело.
В тиши, в самозабвенье
я над своим Возлюбленным склонилась,
и все ушло. Мученье,
которым я томилась,
средь лилий белоснежных растворилось.
1578 г.
И сам поясняет:
“Чтобы описать и помочь понять эту Темную ночь, через которую проходит душа, чтобы прийти к Божьему свету и наиполнейшему любовному единению с Богом, каковое только возможно в этой жизни, необходим был иной свет - свет знаний и опыта, больших, чем мои…"
“Ночь состоит из трех частей, как всякая ночь. Первая часть, то есть Ночь чувств, соответствует началу ночи и прекращает все чувственные устремления; вторая, Ночь веры, подобна полуночи и абсолютно темна; а третья - при участии Бога. Уже близка к свету дня"
Святой Иоанн дела Крус ВОСХОЖДЕНИЕ НА ГОРУ КАРМЕЛЬ
***
Благодарю за отклик и подсказку ссылки на жж. (жаль, что сайт кармелиток на черном фоне, плохо видно и читать трудно).
Святой Иоанн Креста (также известен как Св. Хуан де ла Крус и Св. Иоанн Крестный, исп. Juan de la Cruz); (24 июня 1542, Онтиверос, Испания - 14 декабря 1591, Убеда (Úbeda), Хаэн, Испания), настоящее имя Хуан де Йепес Альварес (исп. Juan de Yepes Álvarez) - католический святой, писатель и поэт-мистик. Реформатор ордена кармелитов. Учитель Церкви.
Биография и творчество
Хуан происходил из знатной, но обедневшей дворянской семьи, жившей в окрестностях Авилы. Юношей поступил он в госпиталь, для ухода за больными. Образование он получал в иезуитской школе в городке Медина дель Кампо, куда перебралась его семья после смерти отца в поисках средств к существованию.
В 1568 г. вступил в орден кармелитов, получал богословское образование в Саламанке. Затем он стал одним из основателей реформированного кармелитского монастыря Дуруэло. В монашестве он принял имя Иоанн Креста.
В ордене кармелитов в это время шли распри, связанные с реформами ордена, инициированными св. Терезой Авильской. Иоанн стал сторонником реформ, имевших целью возврат к первоначальным идеалам кармелитов - строгости и аскетичности.
Деятельность Иоанна многим в монастыре пришлась не по вкусу, по клеветническим доносам он трижды привлекался к суду, много месяцев провёл в тюрьме в тяжёлых условиях. Именно во время заключения Иоанн начал писать свои прекрасные стихи, проникнутые особым мистическим духом и религиозным трепетом. Его перу также принадлежат прозаические трактаты - «Восхождение на гору Кармель», «Тёмная ночь души», «Песнь духа», «Живое пламя любви».
Скончался св. Иоанн Креста в Убеде, в 1591 г. В 1726 г. он был канонизирован папой Бенедиктом XIII, в 1926 г. папа Пий XI объявил его Учителем Церкви. День памяти св. Иоанна Креста в Католической Церкви - 14 декабря.
Фундаментальный принцип богословия св. Иоанна состоит в утверждении, что Бог есть все, а человек - ничто. Следовательно, чтобы достичь совершенного соединения с Богом, в чем и состоит святость, необходимо подвергнуть интенсивному и глубокому очищению все способности и силы души и тела.
Произведениями св. Иоанна Креста интересовались русские символисты, в частности, Д. С. Мережковский, написавший книгу о нём. Стихотворения св. Иоанна переводили на русский язык Анатолий Гелескул, Борис Дубин.
Основываясь на экстатических видениях святого, Сальвадор Дали нарисовал в 1950-1952 гг. картину «Христос Святого Иоанна Креста»
El Cristo de San Juan de la Cruz (1951)«Христос Святого Иоанна Креста» . Сальвадор Дали
Мистические стихи
Св. Хуан де ла Крус
Темная ночь души.
В ночи неизреченной,
сжигаема любовью и тоскою -
о жребий мой блаженный! -
я вышла стороною,
В ночи благословенной
я лестницей спустилась потайною -
о жребий мой блаженный! -
окутанная тьмою,
когда мой дом исполнился покоя.
Ночною тьмой хранима,
таясь, я никого не повстречала
и я была незрима,
а путь мне освещала
любовь, что в сердце у меня пылала.
Любовь сия светлее,
чем солнце в полдень, путь мне озаряла.
Я шла, ведома ею,
к тому, кого я знала,
в безлюдный край, где встречи ожидала.
О ночь, нежней рассвета!
О ночь, что провожатой мне служила!
О ночь благая эта,
что с Милым обручила
и в Жениха Невесту облачила!
И в сердце, что незримо
лишь для него цветенье сберегало,
лежал он недвижимо
и я его ласкала.
Нам кедра ветвь прохладу даровала.
Там, под зубчатой сенью,
его волос касалась я несмело,
а ветра дуновенье
крылом меня задело
и чувствам всем умолкнуть повелело.
В тиши, в самозабвенье
я над своим Возлюбленным склонилась,
и все ушло. Мученье,
которым я томилась,
средь лилий белоснежных растворилось.
ОГОНЬ ЖИВОЙ ЛЮБОВИ
Огонь живой любови,
как сладостно ты ранишь
меня до глуби сердца сокровенной!
Ты не угаснешь боле,
сиять ты не устанешь -
сожги преграду к встрече вожделенной!
О счастие ожога!
О раны той отрада!
О ласковой руки прикосновенье -
ты к вечности дорога,
и всех долгов уплата,
и смерть, и смерти в жизнь преображенье!
О, светочи живые!
Безмерное сиянье,
что чувств глубины темные омыло,
до той поры слепые;
и радостною данью --
своим теплом и светом одарило!
Так нежно и смиренно
зажегшийся в сознанье,
лишь ты, огонь, в нем тайно обитаешь...
В душе моей блаженной
живет твое дыханье,
и ты меня любовью наполняешь!
ИСТОЧНИК.
Как сладостно мне знать источник, бегущий
во тьме этой ночи!
Сей вечный источник от взора таится,
но знаю я дол, где он тихо струится
во тьме этой ночи.
В ночи этой темной, что жизнью зовется,
блажен тот, кто с верой сей влаги коснется,
во тьме этой ночи.
Начало берут в нем все сущие реки,
его же начала не сыщешь вовеки
во тьме этой ночи.
Собой красоту затмевая любую,
он поит небесную твердь и земную
во тьме этой ночи.
Текут его воды, исполнясь прохлады,
и нет им предела, и нет им преграды
во тьме этой ночи.
Хрусталь этих вод никогда не затмится,
но свет всей земле в них от века родится
во тьме этой ночи.
Чисты и светлы, орошают те воды
и землю, и ад, и небесные своды
во тьме этой ночи.
Великий поток сей источник рождает,
и он, всемогущий, препоны сметает
во тьме этой ночи.
В нем облик троих, воедино слиянный,
и каждый сияет, другим осиянный
во тьме этой ночи.
Cей вечный источник от взора таится,
но в хлеб животворный для нас превратится
во тьме этой ночи.
Тот хлеб вечносущий питает созданья,
их глад утоляя во мраке страданья,
во тьме этой ночи.
И вечный источник, без коего стражду,
сим хлебом живым утолит мою жажду
во тьме этой ночи.
НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ.
Здесь, на реках вавилонских,
ныне сижу и рыдаю,
землю изгнанья слезами
я что ни день орошаю.
Здесь, о Сион мой, с любовью
я о тебе вспоминаю
и чем блаженнее память,
тем я сильнее страдаю.
Снял я одежды веселья,
ризу скорбей надеваю,
ныне повесил на вербу
арфу, на коей играю;
мне ж остается надежда,
что на Тебя возлагаю.
Ранен любовью, в разлуке
с сердцем своим пребываю
и, умоляя о смерти,
руки к Тебе простираю.
Бросился я в это пламя -
жгучий огонь его знаю
и, уподобившись птице,
в этом огне погибаю.
Я, умерев в своем сердце,
только в Тебе оживаю,
ради Тебя умирая,
ради Тебя воскресаю;
в воспоминаньях теряю
жизнь, и ее обретаю.
Жизнью своей убиваем,
я всякий день умираю,
ибо она разлучает
с Тем, кого я призываю.
Радуются иноземцы,
что в их плену изнываю
и на их тщетную радость
я безучастно взираю.
Просят они моих песен,
что о Сионе слагаю:
"Спой,- говорят - гимн Сиона!"
Я же, скорбя, отвечаю:
"Как же в долине изгнанья,
плача по отчему краю,
буду петь песни веселья,
в коих Сион прославляю? "
Радость чужую отверг я,
верность своей сохраняю.
Пусть онемеет язык мой,
коим тебя воспеваю,
если тебя я забуду
здесь, где в плену пребываю,
если на хлеб Вавилона
я свой Сион променяю.
Пусть я утрачу десницу,
ту, что к груди прижимаю,
если тебя я не вспомню
с каждым глотком, что вкушаю,
если отпраздновать праздник
я без тебя пожелаю.
Горе, о дщерь Вавилона,
гибель тебе возвещаю!
Будет прославлен вовеки
Тот, к Кому ныне взываю,
Тот, Кто вернет тебе кару,
что от тебя принимаю!
Пусть соберет Он сих малых,
ибо в плену уповаю
я на твердыню Христову
и Вавилон покидаю.
Debetur soli gloria vera Deo.
(Истинная слава подобает только Богу, лат.)
* * *
Жаждой охваченный странной,
ждал я заветного срока -
и полетел я высоко,
цели достиг я желанной!
Я так высоко поднялся,
этим восторгом влекомый,
что в вышине незнакомой
я навсегда потерялся.
Вот он, тот миг долгожданный!
Я все летел одиноко
в этой любви - и высоко
цели достиг я желанной!
Выше! Но взор мой в полете
был ослеплен на мгновенье -
так и настиг я в затменье
цель, словно дичь на охоте.
Слепо, с любовью той странной
в сумрак шагнул я глубоко
и, оказавшись высоко,
цели достиг я желанной!
Я так легко поднимался
вверх - есть ли участь блаженней? -
и становился смиренней,
и все сильней умалялся.
Рек я в борьбе неустанной:
"Кто же достигнет истока?"-
и полетел я высоко,
цели достиг я желанной!
Дивный полет мой вмещает
разных полетов так много -
ведь уповавший на Бога
то, что искал, обретает.
С этой надеждою странной
ждал я заветного срока…
Я был высоко, высоко,
цели достиг я желанной!
* * *
Я очутился в том краю,
вкусив неведенья такого,
что выше знания любого.
Не знаю сам, какой тропою
вошел я в край сей заповедный,
не знаю, где я, но не скрою,
что в этот миг мой разум бедный,
покинув мир немой и бледный,
вкусил неведенья такого,
что выше знания любого.
Объяло истинное знанье
весь мир, Всевышним сотворенный.
Так, в одиночестве, в молчанье,
его узрел я и, плененный,
стал как младенец несмышленый,
коснувшись таинства такого,
что выше знания любого.
Был поглощен я столь всецело,
что на вершине отчужденья
любое чувство онемело,
ушло любое ощущенье,
когда достиг я постиженья
непостижимого - такого,
что выше знания любого.
Сей пилигрим, по Божьей воле,
сам от себя освободится
и все, что он узнал дотоле,
во прах и пепел обратится.
столь возрастет, что умалится
вдруг до неведенья такого,
что выше знания любого.
Чем больше познает, немея,
ум, тем он меньше постигает
сей пламень, ведший Моисея,
свет, что в полуночи сияет,
но тот, кто все ж его познает,
вкусит неведенья такого,
что выше знания любого.
Сие незнающее знанье -
-такую власть оно имеет,
что мудрецы в своем старанье
его постичь - не преуспеют,
ибо их знанье не сумеет
достичь неведенья такого,
что выше знания любого.
Его вершина недоступна,
и нет науки, овладевшей
тем высшим знаньем целокупно
иль превзойти его сумевшей.
Но сам себя преодолевший,
вкусит неведенья такого,
превыше став всего земного.
И, коль желаешь ты ответа -
- что тайна высшая скрывает? -
скажу: благое знанье это
суть Божества собой являет.
Нам Божья милость позволяет
вкусить неведенья такого.
что выше знания любого.
МЛАДОЙ ПАСТУХ.
Младой пастух скорбит в тоске безгласной.
Он устремился, чуждый развлеченьям,
к своей пастушке каждым помышленьем,
Не потому он плачет, что напрасной
своей любовью уязвлен глубоко,
но оттого страдает он жестоко,
что позабыт пастушкою прекрасной.
И, позабыт пастушкою прекрасной,
он терпит эти тяжкие мученья,
чужой земли приемлет поношенья,
и грудь его больна любовью страстной.
И говорит пастух: "О я, несчастный!
Ведь ей теперь любовь моя постыла!
Она меня навеки позабыла
и я томлюсь любовью этой страстной!"
И вот, истерзан мукой ежечасной,
однажды он на дерево поднялся
и за руки повешенным остался
и грудь его больна любовью страстной.
* * *
И без опоры, и с опорой
во тьме, без света обитаю;
во всем предел свой обретаю.
О всех созданиях из плоти
душа навеки позабыла,
и над собою воспарила,
и Бог был с нею в том полете,
опорой, что ее хранила.
И посему сказать я вправе,
что вещь, прекрасней нет которой,
моя душа узрела въяве -
и без опоры, и с опорой!
Пусть жизнь моя объята тьмою -
то участь всех в земной юдоли,
я не скорблю об этой доле!
Моя любовь творит со мною
досель невиданное чудо:
порою слепну я, но знаю -
душа любви полна, покуда
во тьме, без света обитаю.
Меня ведет любви той сила:
она, живя во мне незримо,
добро ли, зло, что мне чинимо -
единым яством обратила
и жизнь в себя преобразила.
И в этом сладостном томленье
я словно в пламени сгораю,
и, раненый без исцеленья,
во всем предел свой обретаю.
Перевод Л. Винаровой .
СВЯТОЙ ХУАН ДЕ ЛА КРУС
В 1542 году, за четыре года до смерти Лютера и за три года до начала Тридентского Собора, в Фонтиверосе, маленькой кастильской деревушке, родился Хуан де Йепес, жизнь и деятельность которого стала как бы живым ответом - не единственным, но, конечно, одним из наиболее глубоких и решительных, - которые Богу угодно было дать людям того смутного времени - второй половины XVI века. Его называли "мистическим Учителем", и он оставил нам самые возвышенные образцы мистической поэзии в испанской литературе.
Мы говорили о "глубоком" ответе, и действительно, читая жизнеописание этого святого и его произведения, трудно заметить, что Церковь его времени была охвачена кризисом протестантизма и кризисами другого рода; в его сочинениях нет никакого упоминания о том, что во Франции того времени шли жесточайшие религиозные войны, что европейцы огнем и ме-чом покоряли Новый Свет, что в Испании свирепствовала инквизиция; в них почти не отразились яростные споры на Собо-ре и после него о реформе духовенства и монастырей - все, что до слез волновало Терезу Авильскую, которая была старше него почти на тридцать лет и избрала его своим первым сподвижником в деле реформы старого Ордена кармелитов.
Хуан де Йепес, впоследствии принявший прозвище "де ла Крус" (Иоанн Креста), кажется, живет в другом мире: он нашел себя в повседневной жизни, особенно в жизни бедных людей (ему нравилось работать подмастерьем с каменщиками, которые строили и ремонтировали маленькие монастыри, где ему доводилось жить); он нашел себя в жизни своего монашеского ордена, в котором почти всегда занимал должность настоятеля и ответственного за воспитание; он нашел себя прежде всего в деле духовного руководства теми, кто обращался к нему, прося помочь им обратиться и любить Бога всем сердцем своим; однако он жил в ином мире, если говорить о тех важных событиях, одним из главных действующих лиц которых мы ожидали бы его увидеть.
Попробуем сразу же предложить некий ключ к его личности и ко всей его деятельности, исходя из Священного Писания (а это гораздо более существенная и ценная точка отсчета, чем то представляется на первый взгляд).
Каждый христианин знает, что в Библии рассказывается об истории спасения. Иными словами, об истории счастливой любви, движимый которой, Бог создал человека по образу Своему; истории милосердной любви, с которой Бог снизошел до Своего падшего творения, восстановив с ним завет (сначала с несколькими Своими друзьями: Авраамом, патриархами, Моисеем, а потом - со всем народом); об истории пришествия Самого Сына Божьего как Спасителя всего человечества, которое должно постепенно стать Его Невестой - Церковью, рожденной из воды, истекшей из ребра Иисуса, прободенного на Кресте, Церковью, предназначение которой - непрестанно утверждаться в супружеской любви к Иисусу.
Поэтому вся священная история проникнута символикой супружеской любви, более реальной, чем сама реальность, и поэтому в христианстве любовь мужчины и женщины становится Таинством, то есть действенным знамением, воплощенным символом иной, более великой любви.
Брачная любовь Христа к каждому творению - это реальность. Любая другая любовь - лишь намек, знамение.
Об этом говорит христианская вера: "Бог есть любовь, и кто пребывает в любви, пребывает в Боге и Бог в нем".
Что же мы находим в многочисленных библейских книгах? Историю взаимоотношений творений с Богом - историю, отмеченную всеми событиями человеческой жизни: рождением и смертью, удачами и неудачами, миром и войной, страданиями и радостями, грехами и искуплением, созиданием и разрушением, успехами и поражениями. В Библии есть все, и ее главные герои - самые разнообразные люди: цари и пророки, воители и мудрецы, богатые и бедные, святые и грешники, люди выдающиеся и самые обыкновенные.
Однако среди всех книг Священного Писания есть одна осо-бенная, единственная в своем роде, которая подобна его сердцу: в ней - объяснение и животворный источник всех других книг, всех других событий - это Песнь Песней.
Но если взять и внимательно прочесть эту книгу, что мы в ней найдем? Длинное, прекраснейшее стихотворение о любви: это может быть правдивый рассказ о любви двух молодых людей, это может быть символическая поэма о бесконечной любви Ягве к избранному народу, это может быть пророчество о воплощении Сына Божьего, грядущего, чтобы принести нам в дар Самого Себя, Свое Тело в Евхаристии.
Как бы то ни было, Песнь Песней входит в нашу Библию и освещает ее всю: как Ветхий, так и Новый Завет, бросает на всю Библию свой свет, и в ее красоте находит свое разрешение любая трагедия.
Чего-то похожего - гораздо более "похожего", чем это кажется на первый взгляд, - Бог потребовал от Хуана де ла Крус в этот ключевой, поистине уникальный момент истории Церкви: Он потребовал от него продолжить и переосмыслить Песнь Песней. Однако для того, чтобы он по-новому прочитал Библию, Бог заставил его пережить эту поэму на своем весьма своеобразном жизненном опыте, который был историей любви, подражавшей любви Иисуса Распятого и ей сопричастной.
Сказав это, мы уже сказали все существенно-важное. Нам остается только перейти к рассказу о жизни Хуана де ла Крус. Обычно его биографы не уделяют достаточно внимания тому знамению, которое было заложено в самом рождении великого мистика.
Когда Данте задумал написать вечную, имеющую общечеловеческое значение поэму, он сделал мужественный выбор. Согласно обычаям того времени, он должен был бы писать эту поэму на латыни, которая в те времена считалась языком "вечным и нетленным". Однако он решил предпринять великое дело - рассказать все, что он знает о жизни, на на-родном языке, объясняя свой выбор таким образом:
"Мой дорогой родной язык был одним из элементов союза моих родителей, на нем говоривших; и как огонь раскаляет железо для кузнеца, который потом кует из него нож, так и родной язык был сопричастен моему рождению и является сопричиной моего бытия" (Пир 1, 13).
Нечто похожее мы должны сказать о языке любовной поэзии - тоже единственном в своем роде, - который станет языком скромного, смиренного, невзрачного монаха, достигшего крайней степени умерщвления плоти. Песнь Песней, которую Хуан де ла Крус продолжил во время Церкви, началась, таким образом, в его материнском доме.
"Материнском", потому что у его отца было отнято право дать дом своим детям.
Гонзало де Йепес, отец Хуана, был выходцем из знатной толедской семьи. Он занимался торговлей шелком, что в то время было делом очень прибыльным. Путешествуя по делам, он встретился с молодой красивой ткачихой Каталиной Альварез - она осталась сиротой и была очень бедна. Он влюбился в нее и женился на ней наперекор воле своих богатых родителей, лишивших его наследства. Так Гонзало тоже стал столь беден, что его молодой жене пришлось поселить его в своем смиренном доме и научить ремеслу.
Родилось трое детей: в доме царила удивительная любовь и покой, но бедность граничила с нищетой.
Вскоре после рождения Хуана его отец тяжело заболел, и за два года его болезни истощились последние сбережения семьи.
Когда Екатерина осталась вдовой с тремя детьми, ей было даже нечем кормить их. Пешком, ведя с собой двух малышей и неся на руках Хуана, побираясь, она пешком пришла в Толедо, чтобы просить богатую родню мужа о помощи, однако не получила ничего. Несчастная семья продолжала бедствовать, а впоследствии странствовала, стараясь перебираться в более крупные города, где было легче получить кое-какую помощь.
Франсиск - старший из детей Екатерины - уже вырос и начал помогать семье, второй ее сын Луис умер, не вынеся лишений, а Хуана послали в колледж для детей-сирот, где он начал учиться и одновременно прислуживал в больнице для сифилитиков в Медине дель Кампо.
В конце концов дела несчастного семейства пошли на лад, и оно сразу же стало помогать тем, кто был еще беднее: в дом взяли брошенного ребенка и ухаживали за ним до самой его смерти.
Наш рассказ поневоле краток и неполон, но мы должны хотя бы постараться ощутить ту необычайную атмосферу, которой дышал маленький Хуан: атмосферу, проникнутую любовью и страданием, внутренним богатством и внешней бедностью, однако не любовью, которая тяжело уживается со страданием и бедностью, но богатой любовью - любовью отца, принявшей нищету ради любви и, в свою очередь, обогатившейся бед-ностью и любовью матери, - и для их детей богатство и бед-ность, любовь и страдания навсегда останутся таинственно связанными.
И это справедливо не только для Хуана, но и для Франсиска, старшего брата, которого Хуан на протяжении всей своей жизни любил больше, "чем кого-либо на земле", и который также стал святым (хотя и менее известным) и умер в глубокой старости, в возрасте семидесяти семи лет, стяжав славу человека святой жизни и чудотворца.
В годы детства и юности Хуан уже обладал всеми человеческими и духовными задатками, которых было доста-точно для исполнения того особого призвания, которое уготовал ему Бог.
Выдающийся литературный критик Дамазо Алонзо, комментируя стихи Хуана де ла Крус, задавал себе вопрос о том, мог ли бы он обладать таким образным языком и такой тонкой восприимчивостью, если бы в своей юности хотя бы несколько раз не был сражен "парой прекрасных девичьих глаз". Здесь пе-ред нами попытка усмотреть в его мистической экзальтации отклик земных переживаний. Но, быть может, критик забыл о том, что в истории Хуана де ла Крус очарование влюбленных глаз, требующих ответной любви, было именно историей рождения его собственной семьи - что-то из Песни Песней повторилось в его юности и стало частью его "родного языка".
Когда Хуану исполнилось 21 год, весь опыт любви, бедности и мудрости, который он впитал, воплотился для него в призвании стать монахом-кармелитом: сосредоточиться на созерцании Бога, на молитве и умерщвлении плоти, устремив взгляд на Деву Марию Кармельскую - нежнейший образец материнской любви - через которую дается всяческая благодать.
В воспитании, полученном им в монастыре, наибольшее влияние на всю его жизнь, несомненно, имело указание из классического руководства ордена по духовной жизни, в котором говорится: "Если ты хочешь укрыться в любви и достичь цели твоего пути, чтобы пить из источника созерцания..., ты должен избегать не только того, что запрещено, но и всего того, что мешает тебе любить еще горячее".
Итак, для Хуана наступили годы монашества, изучения философии и богословия в знаменитом Саламанкском университете. Учение было ему в радость, он был одарен ост-рым умом и твердой логикой, а молитва и аскеза помогали ему совершенствоваться в душевной и физической жизни (он избрал для себя маленькую, темную келью только потому, что из ее единственного окна был виден клирос, и проводил там долгие часы, углубившись в созерцание дарохранительницы).
Однако чрезмерно суетную университетскую жизнь трудно было совместить с мистическим опытом любви и креста, которым по воле Божьей было отмечено рождение Хуана и от которого он отныне не мог отказаться.
Незадолго до принятия рукоположения он пришел было к решению, что его призвание скорее в полном затворничестве и созерцании, и собирался сменить орден, но именно тогда он встретился с Терезой Авильской. Шел 1567 год.
Монахиня-кармелитка, одаренная необычайным обаянием, была на тридцать лет старше него. За ее плечами были долгие, мучительные поиски призвания. Но ее душа успокоилась с тех пор, как несколько лет назад она начала реформировать женские кармелитские монастыри, стремясь превратить их в маленький "рай на земле", где живет "сообщество добрых", то есть людей, которые помогают друг другу уже на этой земле "узреть Бо-га" чистыми очами веры, благодаря огню взаимной любви, восходящей к самому сердцу Божьему. Стремясь сделать их монастырями, которые взяли бы на себя обязанность быть и оставаться "в сердце Церкви и мира", монастырями, где молятся, где страдают, где борются, где любят за всех и вместо всех.
Тереза хотела, чтобы ее реформа охватила и мужскую ветвь ордена, более того, она считала, что это дело более важное, чем реформа женской ветви, потому что мужчины могут связать воедино созерцание (растворение личности в любви и кресте) и миссию, готовность по воле Христовой отправиться туда, где Церковь наиболее нуждается в помощи и поддержке.
Хуан согласился стать ее сподвижником и разделить ее судьбу: он возвратился в Саламанку, чтобы окончить учебу и рукоположиться в священники, а Тереза тем временем стала искать маленький монастырь для первых реформированных кармелитов.
Это она собственноручно раскроила и сшила для Хуана де ла Крус бедную монашескую одежду из грубой шерсти.
Новая жизнь началась в Дурвеле. Это было такое затерянное селение, что Терезе в первый раз пришлось потратить целый день на его поиски.
Под монастырь приспособили старую постройку: на чердаке, где можно было стоять, только пригнув голову, устроили хор, в прихожей устроили капеллу, в углах хоров - две кельи, такие низкие, что голова касалась потолка. Маленькая кухня, разделенная пополам, служила одновременно и трапезной. Повсюду на стенах висели деревянные кресты и бумажные картинки.
Отец Хуан установил на площадке перед монастырем большой крест, который был издалека виден каждому, кто направлялся к ним. В новом монастыре "отшельники" вели не-обычайно суровую жизнь, но вся она была проникнута глубокой, сокровенной нежностью, питавшейся долгими молитвами, столь сосредоточенными, что иногда монахи даже не замечали, что молятся; из монастыря они отправлялись проповедовать крестьянам из соседних сел, лишенным всякого духовного окормления, и исповедовать их.
Когда Тереза впервые приехала навестить их, она была глубоко тронута и, по ее словам, маленький монастырь показался ей "преддверием Вифлеема".
Хуан - на сей раз по своему свободному выбору - вновь воссоздал вокруг себя атмосферу своего детства, где любовь сочеталась со свободно избранным страданием и бедностью. И его монашеская жизнь так гармонировала с его детством, что на некоторое время Хуан позвал своих родных жить вместе с ними: пока братья проповедовали, его мать Каталина готовила для общины скромную еду, брат Франсиск убирал комнаты и постели, а жена брата Анна стирала белье.
Так родился Кармель, который задумала и пожелала создать св. Тереза, и опыт жизни монашеской общины был для братьев столь богатым и глубоким, что они навсегда сохранили верность избранному пути.
Мы не можем сейчас останавливаться на всех перипетиях этой истории, которая вскоре стала сложной и трагичной (в те времена монахи, которые хотели преобразований, часто сталкивались с неудовольствием и сопротивлением тех, кто считал, что никакой реформы не нужно, как это часто происходит в Церкви; а братья-реформаторы столь же часто не проявляли достаточного терпения). Обратимся к сути нашей истории.
Близился конец 1577 года. Уже почти пять лет Хуан де ла Крус жил в Авиле. Св. Тереза, которую против ее воли назначили настоятельницей большого женского кармелитского не-реформированного монастыря (того самого монастыря, из которого она в свое время удалилась), призвала к себе Хуана де ла Крус, чтобы сделать его своим помощником в деле духовного перевоспитания. Они работали вместе, и беспокойный монастырь, где жило более 130 сестер, постепенно становился тем, чем он должен был быть: обителью молитвы и любви. Но, в силу присутствия двух великих реформаторов, он стал и мес-том, где зрело недовольство людей, считавших их неуемными и непослушными авантюристами.
В то время иерархия церковных властей была неустоявшейся и противоречивой: был нунций, действовавший от имени Папы, но был и представитель генерала ордена, власть которого точно так же признавалась Святейшим Престолом, были, далее, советники и представители короля Филиппа II, которые также действовали согласно римским обычаям и полномочиям, полученным от Рима. В какой-то момент было уже невозможно разобраться, кто должен повелевать, а кто - повиноваться, и каким образом это делать.
Как бы то ни было, представитель генерала ордена, которому слишком поспешно повиновались нетерпеливые подчиненные, дал приказ схватить Хуана де ла Крус и бросить его в тюрьму.
В те времена жизнь Церкви была организована так же, как жизнь королевства, и в монастырях тоже была келья-темница для непокорных братьев.
Однако с Хуаном его братья поступили с необычной жестокостью: связав его и подвергнув всяческим унижениям, как Христа, взятого под стражу, его привезли в Толедо, где на берегах Тахо высился большой монастырь. Его бросили в маленький закуток, выдолбленный в стене, который иногда служил отхожей ямой и куда почти не проникал свет солнца, лишь через узкую щель шириной в три пальца видно было соседнее помещение, и только в полдень Хуану удавалось читать свой бревиарий - единственную вещь, которую ему оставили.
Там он провел почти девять месяцев на хлебе и воде (иногда ему давали сардину или пол-сардины), в одной одежде, которая гнила у него на теле и которую он даже не мог постирать. Каждую пятницу его били в главной трапезной бичом по плечам так сильно, что шрамы от ударов не затянулись даже много лет спустя. Затем его осыпали упреками: ему говорили, что он бо-рется за реформу только потому, что стремится к власти и хочет, чтобы его почитали за святого. Его мучали вши и сжигала лихорадка.
Св. Тереза, которая знала о происходящем, написала королю Филиппу II страшные слова:
"Обутые (то есть нереформированные кармелиты), кажется, не боятся ни закона, ни Бога.
Меня гнетет мысль о том, что наши отцы в руках этих людей... Я предпочла бы, чтобы они были среди мавров, которые, быть может, были бы милосерднее к ним...".
Но вот случилось чудо: открылось глубоко личное призвание Хуана де ла Крус. Бог доверил ему в современной ему Церкви живой комментарий к Песни Песней.
В жуткой тьме, окутывавшей его, в глубокой ночи заточенья из сердца Хуана де ла Крус рождаются горячие, полные света стихи о любви. В них используются библейские образы, но по стилю и форме они принадлежат поэзии того времени.
Он сочиняет их в уме и создает необычайно богатый мир образов, символов, чувств: мир, где красота предстает как крик души, ищущей Христа, как Невеста ищет своего Жениха, и становится непобедимым влечением к Богу, во Христе ищущему Свое творение.
Ночь - страшная тьма в заточенье, стремящаяся поглотить саму душу бедного, изможденного и преследуемого монаха (ему сообщали ложные известия, чтобы убедить его в том, что все потеряно и что начатое им дело погибло) - стала неизбежным условием того, чтобы двинуться в путь к миру откровения Божьего, оставив за своей спиной все, что могло отвлечь от этого великого предприятия.
Это "великое одиночество всего сущего", глубокое молчание, в котором слышно, как текут самые источники воды жизни, нисходящей от Бога к нам, и это течение является реальностью - "даже если вокруг - ночь". Во тьме, "даже если вокруг - ночь", человек все равно знает, что жажда воды и земли утоляется, что прозрачная вода никогда не замутится и что она в конце концов утолит жажду всякого творения, даже "если сей-час ночь".
Согласно Хуану де ла Крус, именно образы ночи-света-утоления голода в их взаимосвязи открываются нам в двух великих тайнах: тайне Троицы, всеобъемлющего потока жизни, и таинстве Евхаристии.
Стоит ночь: ночь, когда все спят, а узник пытается бежать, рискуя разбиться (как сам Хуан чуть не разбился, упав из окна на каменистые берега Тахо); ночь, когда "никто не видит тебя" и сам ты никого не видишь, но в сердце горит путеводный огонь, просвещающий тебя лучше, чем "солнечный свет в полдень".
В течение этих страшных месяцев во мраке своей темницы Хуан начинает, таким образом, свой путь в библейском мире Откровения Божьего, как будто Бог перенес его туда силой благодати и сделал одним из главных героев Библии.
Подобно псалмопевцу, он чувствует себя изгнанником, сидящим на реках Вавилонских, где все требуют от него песен веселья, петь которых он больше не может.
"На реках, которые я созерцал в Вавилоне, я сидел и плакал, и орошал слезами землю, вспоминая о тебе, Сион, родина моя, которую я так любил".
Хуан,скорбящий в изгнании,также вспоминает свою родину, но в ветхозаветных стихах для него звучит весть о воскресении Христовом:
"И я был уязвлен любовью, поразившей мое сердце. Я попросил любовь убить меня, если так глубоки ее раны. Я приказал огню охватить меня, зная, как он жжет. В себе самом я умирал, и только в Тебе обретал дыхание. Снова и снова я из-за Тебя умирал, и из-за Тебя воскресал. Достаточно было воззвать к Тебе, чтобы утратить и обрести жизнь".
Несчастный заключенный, призванный узреть светоносное откровение, сочиняет и романсы, в которых несколько моно-тонная рифмовка служит свидетельством того, как трудно было памяти нанизывать один стих за другим, чтобы не забыть их. В форму романса Хуан облекает начало Евангелия от святого Иоанна: "В начале было Слово", представив его в виде исполненного любви диалога между Богом Отцом и Сыном, и рассказ Евангелий о рождестве Иисуса.
Вся евангельская история предстает как брачное празднество, устроенное Отцом, который дарует Сыну Свое творение, и как брачный дар Сына, отдающего Свое тело в жертву, чтобы искупить его и вернуть Отцу. В центре этого празднества - Мария (об этом - последние слова романсов): Мария, с изумлением взирающая на нечто чудесное и до сих пор небывалое: Бог, ставший ребенком, плачет человеческими слезами, а человек испытывает в душе своей радость Божью.
Но лучшее из стихотворений Хуана - это знаменитая Духовная песнь, которую он сам не боялся сравнивать с Песнью Соломоновой, признаваясь, что он написал ее, вдохновленный Духом Святым, и сам не мог бы истолковать ее, настолько ее строки богаты "преизбыточествующей мистической премуд-ростью": "Кто может описать то, что Он дает почувствовать влюбленным душам, в которых Он пребывает? И кто сможет выразить словами то, что Он дает им ощутить? И те желания, которые Он влагает? Конечно, никто не может сделать этого, даже сам человек, с которым все это происходит".
Хуан, по его собственным словам, стал одним из тех людей, которые "от преизбыточествующего Духа раздают сокровенные тайны". Даже на психологическом уровне трудно объяснить, как может заключенный в темницу человек, доведенный до последней степени физического истощения, найти в себе источник такой чистой, ясной, пламенной, исполненной жизни поэзии, столь богатой цветами, звуками, воспоминаниями, желаниями, страданиями, нетерпеливыми устремлениями. Вот лишь несколько строк:
-"Все разглагольствуют, рассказывая о великих Твоих благодатных дарах, и все сильнее уязвляют меня, оставляя мне, угасшей, что-то, о чем они бормочут...".
-"Охрустально-чистыйисточник,еслибывтвоих серебристых бликах мне вдруг увидеть желанные глаза, образ которых глубоко запечатлен в моей душе!".
- "Любимый мой подобен холмам, безлюдным долинам, заросшим густым лесом,пустынным полянам, журчащим источникам, нежнейшему шелесту ветерка... Отдохнувшей ночи, когда она обращается к свету зари, приглушенной музыке, звучащей в пустыне, трапезе, укрепляющей и пробуждающей любовь".
-"Если меня больше не будет слышно, если меня нельзя будет ни увидеть, ни отыскать, скажите, что я заблудилась, что я влюбилась и, блуждая, пожелала погубить себя и была завоевана".
Это песнь влюбленной души, буквально продолжающая и подхватывающая - в новозаветных и церковных образах - Песнь Песней, а также содержащая отзвуки многочисленных комментариев, которые Отцы Церкви посвятили этой блистательной и таинственной книге.
Когда через девять месяцев в канун праздника Вознесения Хуану де ла Крус ночью удалось бежать из темницы, рискуя разбиться на каменистых берегах Тахо, он нашел приют в кармелитском женском монастыре в Толедо (вспомним, что в созерцательных монастырях Церковь хранит живой, достопоклоняемый образ Невесты Христовой), а потом - в монастыре Беаса.
Когда он вошел в приемную, монахини были поражены его видом. Они говорили: "Он был похож на мертвого - кожа да кости, и был так изможден, что почти не мог говорить, был истощен и бледен, как мертвец. Несколько дней он провел, замкнувшись в себе, и говорил на удивление мало".
Чтобы ободрить его и нарушить гнетущее молчание, настоятельница (которой впоследствии Хуан посвятил комментарий на свою Духовную песнь) приказала двум молодым послушницам спеть несколько строф из духовных песнопений.
Это был грустный напев, сочиненный одним отшельником. В нем были слова: "Тот, кто не испытал скорби в этой юдоли слезной, никогда не вкушал блага и никогда не вкушал любви, ибо скорбь - облачение влюбленных".
И вот что рассказывают о происшедшем две молодые монахини:
"Скорбь его была столь велика, что из глаз его полились обильные слезы и заструились по его лицу... Одной рукой он оперся на решетку, а другой делал знак прекратить пение".
Но больше всего поразило их то, почему плакал Хуан. Он сказал им, что "скорбит о том, что Бог посылает ему мало страданий для того, чтобы он смог поистине вкусить любовь Божью".
Много лет спустя, когда та же настоятельница напомнила ему о времени, проведенном в темнице, Хуан, тихо покачав головой, сказал ей: "Анна, дочь моя, ни один из тех благодатных даров, которые Бог послал мне там, нельзя оплатить всего лишь тюремным заключением ("carcelilla"), пусть даже много-летним".
И это "всего лишь" означает, что маленькая, удушливая темница в его сознании и воспоминании стала чем-то мелким и незначительным по сравнению с чудом, там происшедшим!
У нас нет возможности подробно рассказать о всех событиях, отметивших жизненный путь Хуана де ла Крус.
После толедской тюрьмы ему оставалось жить всего четырнадцать лет, и в течение всего этого времени он был настоятелем многочисленных монастырей и пользовался всеобщей любовью и уважением, хотя его всегда держали на втором плане. Его духовного руководства искали главным образом те, кто просил его направить их путь к Богу.
Все, кто его любил, свидетельствуют о том, что нам кажется почти невозможным: с одной стороны, Хуан нес бремя Креста во всей его тяжести (Креста как аскезы, умерщвления, строгого соблюдения правил, суровой требовательности к себе и к другим), с другой стороны, в его присутствии живо и явственно ощущалась атмосфера воскресения - нежности, мягкости, понимания, способности сделать привлекательным и желанным даже самый тяжкий и горький путь.
"Влюбленная душа, - писал Хуан, - это душа нежная, мягкая, смиренная и терпеливая".
В этом - таинственная связь ничтожного творения с Творцом мироздания, но в исследованиях, посвященных жизненному опыту и произведениям этого святого, обращалось недостаточно внимания и не было достаточно хорошо понято то, что речь идет не о его "системе", но о его глубоком мистическом опыте переживания пасхальной тайны: тайны Голгофы(темницы),изкоторойвоскреслоСловокак вдохновенная, животворная поэзия.
Хуан учит всех, что смерть может также означать жизнь, тогда как иногда жизнью называют то, что на самом деле есть смерть.
Хуан де ла Крус знаменит тем, что достиг одновременно двух высот, внешне друг другу противоположных: высшей красоты в своих поэтических произведениях и высшей аскетической суровости в комментариях к своей собственной поэзии. Однако это внешнее противоречие можно понять и правильно истолковать, только размышляя о том, как два этих мира слились сначала в его детстве, а потом - в начале и расцвете его зрелости.
Между тем Хуан по-прежнему привлекал к себе души, желавшие вкусить и пережить его мистический опыт - опыт восприятия Церкви как Невесты Христовой.
Монастыри, основанные Терезой и живущие ее духом и согласно ее воле, естественно, стремились видеть Хуана де ла Крус своим наставником. И именно ради них он согласился, если можно так выразиться, явить необычайный и удивительный мистический опыт, из которого родилось его духовное наставничество.
Поскольку об этом просили его самые дорогие ему люди, весь остаток жизни он посвятил попыткам объяснить, прокомментировать свое поэтическое слово, используя все свои знания, в том числе богословские, предприняв все возможные попытки дать богословский, философский, психологический анализ своих стихов (а Хуан был одарен необычайным логическим умом), пытаясь объяснить невыразимое.
Так он согласился - из любви к Невесте Христовой - обеднить свою собственную нетленную поэзию, сведя ее к идеям, принципам и умозаключениям.
Мы говорим "обеднить" потому, что речь идет о попытках умалить библейскую и поэтическую силу его слова, вдох-новленного Святым Духом, хотя с точки зрения культурно-исторической его трактаты, конечно, представляют интерес, ибо отмечены талантом и интеллектуальной мощью.
Так Хуан сочинил свои знаменитые аскетические трактаты.
Продолжая комментировать проникнутую светом поэзии Духовную песнь, сочиненную в тюрьме, он парадоксальным образом, будучи на свободе, сочинил новое стихотворение, в котором возвращался к страшному и пленительному переживанию - к воспоминанию о Ночи, когда нужно было предпри-нять опасный побег в поисках Любви. Это новое поэтическое произведение также комментируется, почти одновременно с первым, в двух известных трактатах: Восхождение на гору Кармель и Темная ночь, представляющих собой две части одного произведения.
Так комментарии уже при своем рождении переплетаются друг с другом, и невозможно ни разделить их, ни отдать ка-кому-либо из них бесспорное предпочтение: смерть и воскресение чередуются в определенном ритме, но душа, входящая в пас-хальную тайну, должна уподобиться одновременно Христу живому, распятому и воскресшему, и то, что Он от нее требует и в ней запечатлевает, находит свое постепенное выражение и объяснение лишь в Любви.
Так даже стиль трактатов, написанных Хуаном де ла Крус, исполненных странной, труднопостижимой гармонией, свидетельствует о том, что в них человек соприкасается с невы-разимой тайной.
Для Хуана де ла Крус это было довольно мучительной ра-ботой. Насколько это было возможно, он развивает свои идеи, хотя ему никогда не удавалось проникнуть в глубь своей собственной поэзии, своих собственных образов и прозрений. Он заключает свои идеи в рамки жестких схем, хотя ему так и не удается дать их исчерпывающее и внятное изложение. Он "объясняет", пытаясь ввести четкие разграничения, проследить все ходы мысли и в конце концов запутываясь в них. Иногда он вдается в слишком подробные объяснения и пространные отступления, иногда они слишком кратки. Он комментирует поэзию в прозаических сочинениях, замечая, что железная логика прозы заставляет его даже изменить порядок, согласно которому изначально излилась поэзия. Он многократно переписывает комментарии, не удовлетворяясь ими, и в конце концов их внезапно обрывает.
Даже его большой последний трактат, трактат о поэзии под названием "Живое пламя Любви" - также переделанный дважды - в первой редакции внезапно обрывается на том месте, где Хуан пытается прокомментировать прекрасную строку из своего стихотворения, когда душа говорит Святому Духу: "Как нежно Ты влечешь меня к Себе!". И комментарий обрывается. почти неожиданно:
"... Святой Дух исполняет душу добротой и славой, увлекая ее таким образом к Себе, погружая ее в глубины Божьи более, чем можно описать и почувствовать. Посему на этом я кончаю".
Во второй редакции ему пришлось смягчить и исправить конец: "Увлекая ее к Себе более, чем можно выразить или почувствовать, погружая ее в глубины Бога, Которому честь и слава. Аминь".
Необходимо уточнить: богословский комментарий Хуана де ла Крус к его собственным поэтическим произведениям отмечен необычайной глубиной и блеском, однако прав фон Бальтазар, писавший: "Все прекрасно и истинно, но как безнадежно хромает толкование, не поспевая за видением! (...) Хуан совершенно прав, когда он говорит о своих вероучительных сочинениях как неясном комментарии к своей поэзии, уступающем ей".
Быть может, здесь уместны слова, сказанные самим Хуаном де ла Крус о небесном Отце, Который, произнеся Свое Слово, не хотел бы, чтобы Его продолжали спрашивать дальше:
"Если в Слове Моем, то есть в Моем Сыне, Я сказал тебе всю истину, и если у Меня нет для тебя другого откровения, как Я могу отвечать тебе или явить что-нибудь другое? Устреми взгляд на Него единого: в Нем Я сказал и открыл тебе все, и в Нем ты обретешь даже больше того, о чем просишь и чего желаешь" (2S 22,5).
Святой Дух вновь вдохнул в Хуана де ла Крус богооткровенное слово Песни Песней, вложив отзвук его в его сердце и его стихи. И, проводя справедливую аналогию, Хуан чувствует, что, произнеся слова Любви, не нужно ни спра-шивать, ни добавлять уже ничего.
Мы могли бы подумать, что здесь человек уже достиг вершины своего духовного опыта, но Библия учит нас, что ни один человек, пока он жив, не может сказать, что он до конца постиг тайну Креста и Воскресения: "Я восполняю в своей плоти, - говорил св. Павел, - недостаток скорбей Христовых".
Таким образом, как в начале своей жизни и в расцвете ее, так и к концу своих дней Хуан де ла Крус вновь оказался перед той тайной смерти и воскресения, которой он себя посвятил.
В силу злонамеренного непонимания некоторые из его собратьев - на этот раз не братья, отвергавшие реформу, но его собственные "босые" собратья, которых он воспитал, которых любил, как своих детей, которыми гордился, называя их "лучшими людьми Церкви", восстали против него.
Многие сплотились вокруг него, защищая его, но немногие, которым он был ненавистен, обладали властью и кое-кто из них попытался даже расстричь его и изгнать из Ордена.
Но в те тягостные дни никому не удалось услышать от Хуана ни слова обличения или самозащиты. Только раз братья услышали, как он тихо прочел стих из псалма: "Братья матери моей боролись против меня".
Когда Хуана лишили всех постов, он стал вести спокойную повседневную жизнь, как всегда, радостно и смиренно работая. В одном из писем, написанных в те дни, он говорит:
"Сегодня утром мы собирали турецкий горох. Через несколько дней мы его обмолотим. Хорошо брать в руки эти мертвые творения, лучше, чем быть орудием в руках живых творений" (П. 25).
Это единственные слова, сказанные им о страшной несправедливости, жертвой которой он стал: на него клеветали самым оскорбительным образом, запугивали монахинь, заставляя их обвинить его в безнравственном поведении.
Но речь идет не о философской апатии и не о высокомерном презрении: он жестоко страдал, но никого не обвинял и не защищался.
Однажды один из братьев, очень к нему привязанный, со слезами на глазах сказал ему: "Отец мой, каким преследованиям подвергает вас отец Диего Евангелист!". Казалось бы, тут-то и можно было бы отвести душу, но тогда Хуану пришлось бы сказать горькие слова о том, кто для него был старшим по ордену. Он посмотрел на своего молодого собрата, которого столько раз учил послушанию в вере, и сказал ему: "Твои слова причинили мне гораздо более сильную боль, чем все преследования!".
Одной монахине, которая также писала ему о происходящем, он советовал: "Не думайте ни о чем, кроме того, что все предуготовано Богом. И несите любовь туда, где нет любви, и вам ответят любовью".
Когда все шло хорошо, в одном своем небольшом сочинении под названием Предостережения Хуан де ла Крус учил: "Относись к своему настоятелю с не меньшим благоговением, чем к Богу, ибо Сам Бог поставил его на это место!".
К тому времени прошло уже несколько лет с тех пор, как Хуан де ла Крус написал свое последнее произведение, Живое пламя Любви, которое он редактировал в последние месяцы своей жизни.
Любовь, связывающая Бога с Его творением и творение - с Богом, представляется уже не как путь к цели, не как страст-ное стремление, но как безраздельное, пламенное обладание: Сам Святой Дух соединяется с душой и горит в ней до тех пор, пока оба они не сольются в единое пламя.
И это отнюдь не праздное состояние, но "торжество Духа Святого", справляемое "в самой глубине души", преисполняющейся всевозможной радостью, трепетом, горением, блеском, прославлением.
Это самое страстное любовное объятие, которое только возможно на земле, охватывающее все сущее: Бог, если можно так сказать, пробуждается в душе, и весь сотворенный мир пробуждается в ней: лишь тончайший покров отделяет творение от вечной жизни - покров, который вот-вот разорвется.
Подобно пасхальной тайне, для нас остается загадкой, как в сердце Хуана сочетались самые возвышенные и радостные мистические переживания с унизительным житейским опытом предательства, поругания, физического и нравственного страдания.
В 49 лет Хуан тяжело заболел: на подъеме ноги у него открылась неизлечимая опухоль. Ему предложили выбрать монастырь, где за ним бы ухаживали, и он выбрал единственный монастырь, где настоятель был настроен по отношению к нему крайне недоброжелательно: он выделил ему самую бедную и узкую келью, не заботился о доставке ему необходимых лекарств, не раз попрекал его жалкими затратами на лечение и не разрешал друзьям посещать его.
Болезнь распространялась по всему телу, покрывшемуся язвами. Врачу, который лечил Хуана, выскребывая живую кость, казалось, что невозможно страдать так сильно и так смиренно.
Хуан принял страдание безраздельно: то, что он достиг такого глубокого единения с Богом, то, что он был "преображен любовью", никак не могло и не должно было умалить его подражания страстям Христа Распятого.
И он настолько "вошел в образ", что когда ему лечили рану на ноге, глядя на нее, растрогался, потому что ему казалось, что он видит пронзенную ногу Христа.
Но смерть приближалась: настала пятница 13 декабря 1591 года. Хуан был убежден, что он умрет на заре в субботу, в день, посвященный Пресвятой Деве Кармельской.
Накануне вечером он примирился со своим настоятелем: с непосредственностью, которую нам даже трудно себе представить, он попросил позвать его и сказал ему: "Отец мой, я умоляю Ваше Преподобие Христа ради дать мне облачение Пресвятой Девы, которое я носил, так как я беден и нищ и меня не в чем будет похоронить".
Потрясенный настоятель благословил его и вышел из кельи. Потом видели, как он плакал, "как будто проснулся от летаргического, смертного сна".
К вечеру Хуан попросил принести ему Евхаристию, шепча слова, исполненные нежности, а.когда святое причастие уносили, сказал: "Господи, отныне я не увижу Тебя телесными очами".
Ночь приближалась, и Хуан уверял, что он "пойдет петь ут-реню на небо".
Около половины двенадцатого монастырская братия собралась у его изголовья, и Хуан попросил прочитать De profundis : он начал читать псалом, а монахи отвечали ему стихом на стих. Потом стали читать покаянные псалмы.
Приехал к Хуану и провинциал, старый отец Антонио - ему был 81 год, - вместе с которым он положил начало Дурвелю. Отец Антонио подумал, что напоминание о всех трудах Хуана для реформы ордена принесет ему облегчение. "Отец мой, - ответил ему Хуан, - сейчас не время говорить об этом; только ради заслуг Крови Господа нашего Иисуса Христа я надеюсь на спасение".
Начали читать молитвы об умирающих, Хуан прервал их, сказав: "Мне это не нужно, отец мой, прочтите что-нибудь из Песни Песней". И пока стихи из этой поэмы о любви звучали в келье умирающего, Хуан, как зачарованный, вздыхал: "Какие драгоценные жемчужины!".
В полночь зазвонили колокола к утрене, и как только умирающий услыхал их, он радостно воскликнул: "Благодарение Богу, я пойду воспевать Ему хвалу на небесах!".
Потом он пристально посмотрел на присутствующих, как бы прощаясь с ними, поцеловал распятие и сказал по-латински: "Господи, в руки Твои предаю дух мой".
Так он умер, и присутствовавшие при его кончине рассказы-вали, что нежный свет и сильное благоухание наполнили келью.
И это не было обманчивым впечатлением, потому что уже четырнадцатью годами раньше, когда он томился в толедской тюрьме, его темница была наполнена светом, благоуханием, чудесными образами: всем, что нужно, чтобы писать стихи о любви.
Так Хуан де ла Крус исполнил свою миссию.
По особой милости Божьей, Хуан как никто другой в истории Церкви отдал все свое существование, свой жизненный опыт, свою плоть Слову Божьему, чтобы оно вновь прозвучало как Слово Любви, в том числе и в стихах.
И плоть стала Словом, отвечая любовью Слову, ставшему плотью.
В заключение перечитаем одну из прекраснейших страниц, написанных Хуаном де ла Крус, - страницу, которой он заканчивает Молитву влюбленной души:
"Почему ты так долго медлишь, хотя можешь мгновенно возлюбить Бога в сердце твоем? Мои небеса и моя земля. Мои люди. Мои праведники и мои грешники. Мои ангелы и моя Матерь Божья. Все сущее мое. Сам Бог - мой и ради меня, по-тому что Христос - мой и весь Он - ради меня.
Чего же ты просишь и чего ищешь, душа моя? Все это твое, и все ради тебя.
Не останавливайся на маловажном и не довольствуйся крохами, падающими со стола Отца твоего. Выйди вон и гордись славой твоей! Спрячься в нее и наслаждайся ею, и ты получишь то, чего просит сердце твое".
Антонио Сикари - "Портреты Святых", т. 2, Милан, 1991г.
